Думая о Нара, я часто вспоминаю вечер 6 сентября 1991 года. Назавтра предстояло покинуть город, а еще через каких-нибудь три недели в связи с завершением очередной командировки — и саму Японию. Мне захотелось попрощаться с городом. На обзорной площадке горы Такамадо, что возвышается к востоку от Нара, я оказался, когда день уже клонился к закату. С площадки открывалась широкая панорама города и равнины Ямато. Солнце заходило за гору Икома, отделяющую Нара от соседней префектуры Осака. Красный шар его сначала неспешно выплыл из облака, задержавшегося над горой, а затем очень быстро стал скрываться за се темной массой, бросая последние лучи на равнину. И чем темнее становилось, тем больше огоньков зажигалось на казавшейся отсюда очень просторной равнине, и вскоре кроме их мерцания уже ничего нельзя было различить внизу. В эти мгновения я особенно остро ощутил, как дорог мне этот край, сколько добрых воепоминаний связано с ним, сколько познано здесь того, что обогатило мои знания о Японии, позволило лучше понять се людей, ее культуру, ее историю, а заодно глубже задуматься о нашей с вами истории, читатель.

Впервые я посетил Нара в апреле 1960 года. Честно говоря, воспоминание об этом кратковременном, занявшем от силы часа два визите осталось довольно смутным. Помнится только поразившая меня громадина Дайбуцудэн (Зал Большого Будды) и сам этот гигант, не вызвавший тогда иных чувств, кроме ощущения себя мелким существом, ползающим у его массивного пьедестала. С того времени ездил я в Нара неоднократно по самым различным поводам, но главным образом читать лекции в университете Тэнри в городе того же названия, расположенном в каких-нибудь 20—25 минутах езды на автомашине от южной окраины Нара.


В те годы — а речь идет о второй половине 60-х — кафедру русского языка в университете возглавлял профессор Отани Фука-си, личность сама по себе замечательная. Он принадлежит к той, к сожалению, уже исчезающей в силу объективных причин породе японцев, которые, соприкоснувшись с нашими людьми, казалось бы, в самых неблагоприятных обстоятельствах — в плену или в занятой нашими войсками Маньчжурии, на всю жизнь сохранили добрые чувства к России и ее народу, оставаясь нашими верными друзьями, несмотря на все перипетии отечественной истории и истории наших отношений с Японией. Ко всему этому профессор Отани был влюблен в русскую литературу, русский язык, стремился всячески повысить уровень его преподавания в университете. Долгое время он вынашивал мысль о том, чтобы на регулярной основе организовать приглашения советских преподавателей в университет для языковых занятий. С этой идеей он обращался ко мне, курировавшему в тот период в посольстве СССР в Японии вопросы культурных связей. Долгая и нудная переписка с московскими ведомствами дала свои результаты: было положено начало приглашению советских преподавателей в университет, сначала по одному, а затем и по двое в год.

В ознаменование достигнутого успеха Отани организовал мое выступление в университете с лекцией на тему «Религия в Советском Союзе». Было это в ноябре 1968 года. Лекция как будто понравилась и студентам, и присутствовавшим на ней преподавателям, текст ее был опубликован в местной газете. Видимо, это обстоятельство побудило Отани предложить мне ежегодно читать для студентов третьего — четвертого курсов отделения русского языка так называемый «концентрированный лекционный курс» о различных аспектах политики и экономики СССР. Такая практика, кстати сказать, широко распространена в японских университетах: обычно в конце завершающегося или в начале нового семестра (как правило, это имеет место в июле, сентябре или декабре) приглашают профессора или преподавателя из какого-нибудь другого университета и в течение трех-четырех дней он читает курс лекций по своей специальности. Ежедневно на лекции отводится четыре академических часа (три астрономических) с десятиминутным перерывом. Для меня поначалу это было большим испытанием, ибо выступать столь длительное время на неродном языке, согласитесь, труд не из легких, но с течением времени я привык.


Лекции обычно читались в первой половине дня — с 9 до 12 час. 10 мин., а все остальное время было свободным. Вот эти послеполуденные часы, а также воскресенье (лекции всегда планировались таким образом, чтобы последний блок приходился на субботу), я гулял по Нара и его окрестностям. С чувством глубокой признательности я вспоминаю профессора Отани, преподавателей кафедры Окабаяси и Обата, которые неизменно относились с самым глубоким вниманием ко всем мои просьбам и пожеланиям. Вместе с ними я не только объехал все сколько-нибудь достопримечательные места в префектуре Нара, но и побывал за ее пределами — на священной горе Коя, на берегах крупнейшего в Японии озера Бива, на острове Авадзи и даже на дюнах Тоттори — на берегу Японского моря. Окабаяси и особенно Обата были неизменными моими спутниками в горных восхождениях. Обитель горных отшельников Оминэ, самое «сырое» в Японии плато Одайгахара, занимает первое место в стране по количеству осадков; ущелье Осугидани с его грандиозными, поднимающимися вертикально вверх утесами и многочисленными водопадами; хребет Судзука, главная вершина которого — Годзайсё — представляет собой фантастическое нагромождение скал; хребет Дайко, где большую часть пути приходилось продираться сквозь заросли высокого — в человеческий рост — медвежьего бамбука, — вот, возможно, неполный перечень наших походов.


Мало какой из них обходился без приключений. В ущелье Осугидани мы подверглись нападению пиявок местной разновидности: обычно маленькие невзрачные червячки, не достигавшие и двух сантиметров в длину, эти твари, насосавшись крови, увеличивались во много раз. В растерянности мы забыли, что от них следует избавляться, прижигая папиросой или зажженной спичкой, стали просто отрывать их руками и тотчас же залились кровью, ибо зловредные существа выделяли что-то, препятствующее ее свертыванию. До сих пор в ушах моих звучит испуганный голос Обата, который на мою попытку подбодрить его, заявив, что, мол, пиявки освобождают от лишней крови, отреагировал жалобным восклицанием: «У меня нет лишней крови!» На спуске с хребта Судзука почти два часа нам пришлось продираться сквозь какие-то колючки, а поскольку мы были в шортах, то, несмотря на все предосторожности, ноги наши оказались иссечены так, что не осталось живого места. «Дорога через тернии» — назвал этот спуск бедняга Обата, явно не готовый к таким испытаниям.

По хребту Дайко мы шли после сильного дождя и потому вышли из зарослей бамбука в таком виде, словно все эти часы провели в воде. Но маленькие неприятности такого рода окупались массой впечатлений, приносимых из этих походов.


Во время своих лекционных поездок я часто останавливался в отеле «Нара». Сооруженный еще в 1909 году на холме Асука, что на юго-восточной окраине города, отель сохранил свой первоначальный облик до наших дней. Это вытянутый в одну линию комплекс соединенных между собой деревянных двухэтажных строений с черепичными крышами, с украшениями на коньках, подобными тем, которые можно увидеть на крышах буддийских храмов. Когда начали строить гостиницу, местные власти поставили условием, чтобы здание не нарушало общий облик местности, одной из красивейших в Нара: строительство велось на территории, принадлежавшей некогда храму Дайдзёин, с поднявшегося над прудом Араикэ* холма открывался вид на Зал Большого Будды, пятиярусную пагоду Кофукудзи, лесистые холмы на востоке и море одноэтажных жилых построек. Строители же задумали фешенебельный дом для приема высокопоставленных гостей со всеми вомож-ными в то время удобствами. В результате компромисса появилось здание в европейском стиле с широкими оконными проемами, однако с крышей в традиционном японском стиле. Ту же двойственность символизирует и одна из деталей интерьера: в вестибюле камин германского дизайна как бы вставлен в модель тории — арки синтоистского храма. Детали японские и западные эклектически соседствуют в интерьере большого обеденного зала, читальни, комнат отдыха, других помещений. Их украшают картины выдающихся мастеров нихонга — живописи в японском стиле, приобретенные преимущественно в 20-х годах. Ёкояма Тайкан, Каваи Гёкудо, Такэути Сэйхо, Маэда Сэйсон, Уэмура Сёэн, Фу куда Хэйхатиро и ряд других — имена, составляющие гордость японской живописи XX века. Эта одна из лучших частных коллекций такого рода.

Стены отеля «Нара» видели императоров Хирохиго и Акихи-то, многих членов императорской фамилии, глав иностранных государств, выдающихся политических деятелей и военачальников. В 1911 году в гостинице останавливался генерал Ноги Марэсу-кэ, герой русско-японской войны в связи с проводившимися в районе города военными учениями.

В императорской Японии Марэсукэ служил образцом преданности своему суверену: год спустя он покончил с собой, уйдя из жизни вслед за обожаемым им императором Муцухито. По существующей традиции он собственноручно посадил сосну перед окнами гостиницы. Сосна сохранилась, несколько лет тому назад около нее установили табличку с его именем.


Сегодня отель «Нара» далеко не самая фешенебельная гостиница в городе. Немало выстроенных в последние 15—20 лет гостиниц могут похвастаться куда более современным оборудованием, создающим несравненно большие удобства для посетителей. Но меня всегда тянуло именно сюда, и вовсе не из тщеславного стремления приобщиться к числу титулованных особ и других именитых постояльцев, а совсем по другой причине. Больше всего привлекало то, что все здесь оставалось таким, каким было пять, десять, двадцать лет тому назад. Много изменилось кругом. Я уже не могу найти домов в непосредственной близости от гостиницы, запечатленных моим фотоаппаратом в начале 60-х годов. Появились какие-то новые постройки. А отель «Нара» все тот же. По-преж-нему его двухэтажные корпуса с черепичными крышами отражаются в спокойной глади пруда, отделяющего холм, на котором выстроена гостиница, от оживленной дороги с постоянно снующими по ней автомобилями и автобусами. Те же сосны покрывают склоны холма и узкую площадку перед задним фасадом гостиницы. Те же олени устраиваются на ночлег среди сосен. Ничего не меняется ни в вестибюле, ни в холлах, ни в коридорах. Вот эта атмосфера неизменности, постоянства охватывала меня всякий раз, когда я переступал порог гостиницы. И потому в номере, где мебель старомодна, а в ванной неплотно закрываются двери, я как бы возвращался на много лет назад, и уже от одного этого становилось покойно и комфортно. Видимо, человек нуждается в том, чтобы хотя бы в воображении своем приостановить непрерывный бег времени и ненадолго забыться.

Мысль моя снова возвращается к запомнившемуся дню — 6 сентября 1991 года. Мы собрались в гостеприимном доме Окаба-яси. Мы — это профессор Отани, Окабаяси, уже несколько лет сменивший профессора на должности заведующего кафедры, с женой и сыном, Обата и еще один преподаватель — Хино, молодой человек, приятно поразивший меня с первой же встречи в сентябре 1988 года своими знаниями по истории культуры Японии. Дом семейства Окабаяси мало чем отличается от обычных жилых домов людей среднего достатка: небольшое двухэтажное строение со спальнями наверху, гостиной и кухней внизу. Но эта весьма обычная по японским стандартам жилая постройка расположена в далеко не обычном месте. Дом огибает дорога, по которой проходят немало туристов, приехавших в эти края, чтобы ознакомиться с историческими достопримечательностями. Недалеко широкий, заполненный водой ров вокруг кургана с захоронением императора Судзин, о котором у нас еще будет случай поговорить. Чуть подальше, на вершине покрытого соснами невысокого холма, — захоронение, как утверждают, VI века. Достаточно пройти от него минут 10—15 по узкой проселочной дороге, жмущейся к невысоким холмам, и попадешь в район, где обнаружено несколько сот пещерных жилищ древних японцев. Возможно, как никогда ранее, ощутил я здесь дыхание истории, остро осознал, что земля, по которой ступаю, — это колыбель японской цивилизации, японской государственности.


Так родился замысел этой книги. Она не претендует на то, чтобы дать исчерпывающее изложение истории Нара или всеохватывающий обзор ее грандиозного культурного достояния. Да это вряд ли возможно: только памятников архитектуры, скульптуры, живописи, прикладного искусства, причисляемых к категории «важных культурных ценностей», здесь такое количество, что даже беглое описание их составило бы не один увесистый том. Задача моя куда скромнее: рассказать об этом крае, исходя в первую очередь из личных наблюдений и впечатлений, поделиться размышлениями об истории и культуре Японии, о рождении японского государства, культурной и религиозной традиции, о духовной жизни японского народа в далеком и не очень далеком прошлом.

Думаю, это нужно не только для того, чтобы лучше понять и познать наших соседей, жить бок о бок с которыми определено нам судьбой. Это нужно и для того, чтобы попытаться взглянуть на себя самих, возможно, под несколько необычным углом, задуматься, что общего у нас с нашими соседями, а что разделяет, и найти хотя бы частично ответы на мучающие нас вопросы о собственной истории, культуре, о дальнейшей судьбе нашего Отечества.

Как уже было сказано, в основу книги положены личные воспоминания о стране Ямато. Неоднократные поездки, посещение археологических и художественных выставок полнили багаж моих впечатлений. Работая над книгой, я использовал исследования о религии Японии, считая важным донести до читателя представления, составляющие основу духовной жизни японцев. Ибо, как отмечал еще в начале века Лсвкадио Херн (1850—1904), американский литератор, нашедший здесь свою родину, «история Японии это, но существу, история се религии». В том, что это положение справедливо, по крайней мерс для ранних этапов японской истории, мне приходилось не раз убеждаться.

Разумеется, личными впечатлениями и наблюдениями далеко не ограничивается круг материалов, которые были привлечены для написания книги. Я испытываю чувство большой благодарности к швейцарскому ученому Герберту Плутчоу, чей труд «Историческая Нара» послужил для меня полезным ориентиром, особенно в выборе вопросов, заслуживающих того, чтобы сконцентрировать на них внимание. В рассказе о периоде становления японской государственности, помимо древних хроник, использованы материалы археологических раскопок, обобщенные в работе японского историка Такэмицу Макото «Рождение Японии». Работая над этой, а также над последующими темами, охватывающими периоды, когда столица государства находилась в Асука и Нара, я не раз обращался к книге Цубои Киётари «Недавние археологические открытия в Японии». Много интересного о роли буддийских монахов в японо-китайских контактах в эпоху Нара было почерпнуто мною из книги «Черепичные крыши Тэмпб» писателя Иноуэ Ясуси, известного и нашему читателю, в частности, по историческому роману «Сны о России». Для понимания природы и характера горного отшельничества много дало изучение работ религиеведов Касахара Кадзуо, Вакамори Таро. Байрона Эрхарта. Рассказывая о Религии божественной мудрости и ее основательнице Накаяма Мики, я использовал как публикации самой организации, так и японские и зарубежные исследования об этом религиозном феномене.

Для понимания архитектурных памятников и скульптуры Нара, наряду с работами японских искусствоведов, много дали книги Хюго Мюнстерберга «Искусство Японии». Будучи впервые опубликована в 1957 году, эта книга и сегодня остается, на мой взгляд, лучшим пособием для всех, интересующихся историей японского искусства. Помимо этого, широко использовались путевые заметки японских писателей, художников, искусствоведов, посещавших Нара, буклеты многих храмов, путеводители по краю Ямато и другая подобного рода литература.


Пока продолжалась работа над книгой, на моем письменном столе постоянно находился трехтомник «Манъссю» в замечательном переводе Анны Евгеньевны Глускиной. Не боясь впасть в преувеличение, скажу: ни одно исследование, на сколь бы высоком уровне оно ни было выполнено, ни одна самая богатая экспозиция не дали столько для того, чтобы проникнуться духом описываемой эпохи, сколько получил я от стихов из «Собрания мириад листьев». Они донесли до меня аромат далеких времен, позволили проникнуться мыслями и чувствами жиоших тогда людей. И чем больше вчитывался я в эти простые и в то же время исполненные неизъяснимой красоты строки, тем больше чувство благодарности испытывал к Анне Евгеньевне, подарившей всем владеющим русским языком возможность наслаждаться поэзией древней Японии. Равно как и к целому ряду отечественных историков, литераторов, искусствоведов, без трудов которых работа над этой книгой, несомненно, оказалась бы куда сложнее.